– Ну, дома повесишь, – не сдался Леднев. – Приятно посмотреть на такое.
– У меня дома то же самое по стенам висит: вымпелы, плакаты спортивные, – поморщился Андронов. – Я как-то природу эту, знаешь, не очень… Ни к селу, ни к городу, называется. Может, в раздевалке её повесить? Хотя, нет, спереть могут. Нет, не возьму. Хотя за то, что обо мне вспомнил – спасибо. Кофе хочешь?
Леднев вышел из кабинета Андронова раздосадованный, злой на самого себя. Во время прошлой встречи Надя сказала Ледневу, что через пять дней у неё день рождения и добавила: «Это я говорю не для того, чтобы ты мне подарок сделал. Просто для сведения, чтобы не забыл поздравить по телефону. Тем более, ты не можешь мне подарить ничего такого, чего у меня нет». Эти последние слова задели Леднева. «Значит, у тебя есть абсолютно все?» – спросил он, чувствуя, что заводится. «Почти все, кроме сыгранной в кино главной роли. Зря я тебя озадачила насчет дня рождения. Ладно, подари мне розочку. Ее лепестки я засушу в книге, стану на них смотреть зимними вечерами и тебя вспоминать. Это будет мой маленький гербарий», – Надя рассмеялась, и этот смех больно уколол Леднева.
На следующий день он взял такси и поехал к Дому художника на Крымской набережной, решив, что хорошая картина – достойный подарок женщине. От обилия картин, выставленных художниками вдоль набережной, зарябило в глазах. Предложение явно превышало спрос. Сомлевший от жары, от бьющего в глаза солнца Леднев, сняв и забросив за спину пиджак, брел вдоль бесконечного ряда полотен, висящих одно над другим в четыре ряда до самой земли, останавливался, разглядывал картину, на которой остановился взгляд и брел дальше. Художники, загоревшие до черноты, сидели на ящиках, играя в карты или домино, пили воду, болтали друг с другом, словно вовсе не их картины выставлены здесь на продажу. «Еще четверть часа этого хождения и со мной случится солнечный удар», – решил Леднев.
Тут он вспомнил, что Надя родилась, и первые десять лет своей жизни провела в деревне, пока её родители не перебрались в рабочий поселок. Значит, ей приятно будет увидеть какой-нибудь сельский пейзаж, вспомнить родные места, – эта мысль, плотно засевшая в голове, показалась Ледневу, утратившему возможность трезво соображать, весьма разумной.
«И в самом деле, что может быть лучше сельского пейзажа? – спросил Леднева дедок в мятом пиджаке и очках в пластмассовой оправе. – Ведь это же наша родная природа, наши корни». Дедок ничем не походил на художника, тем не менее, его кисти принадлежали не менее двадцати картин из сельской жизни, выставленных во втором ряду у гранитного парапета набережной. Рассуждения старого художника показались Ледневу убедительными.
«Возьмите тогда вот эту. „Сторожка лесника погожим днем“, такое у неё название, – дед чмокнул губами и посмотрел на Леднева. – С натуры рисовал. Повесите у себя, лесным духом будто потянет». Леднев разглядывал сторожку, лесную поляну и думал, что хоть Надя никогда не жила в семье лесника, картина ей понравится, уже точно, это лучшее произведение сельского художника. Леднев спросил цену и поморщился, когда дед ответил. «Это в долларах, конечно. Картина зеленая и деньги должны быть зелеными», – добавил он скороговоркой и заулыбался, ослепив Леднева блеском металлических зубов.
Леднев привез картину домой, принял душ и полчаса полежал на кровати. Только после этого он освободил картину от упаковочной бумаги, вбил в стену гвоздь и повесил на него полотно, чтобы как следует его разглядеть. Потратив на созерцание «Сторожки лесника» четверть часа, Леднев решил, что дедова мазня никуда не годится, а он, Леднев, сделал неудачное приобретение, потому что перегрелся на солнце.
– Ты накаркал, не взял Андронов картину, – сказал Леднев, вернувшись в раздевалку. – Может, хоть ты возьмешь эту избушку на курьих ножках? Все-таки природа. Создает настроение, – последний аргумент, показалось Ледневу, должен подействовать. – Посмотришь на картину, кажется, в лесу только что побывал, – он развернул оберточную бумагу и поднял картину перед Мельниковым.
– Не знаю даже, что сказать, – тот с видимым сомнением разглядывал полотно. – По-моему, твой вкус начинает портиться. Но если жене не понравится, обратно принесу.
– Вот и хорошо, – обрадовался Леднев, быстро запаковал картину и завязал веревку. – А жене обязательно понравится, даже не сомневайся.
Вместе они вышли из спортклуба, Леднев бережно поставил картину на заднее сиденье «Жигулей» Мельникова и только тогда вздохнул с облегчением.
– А что с этой Надей у тебя? – спросил Мельников, приглаживая растрепавшиеся волосы. – Что-то серьезное?
– Сам не знаю, – честно ответил Леднев. – Странная эта связь, у меня такого ещё не было. Кажется, я немного запутался. Но соблазн оказался выше меня.
– Столько женщин вокруг, но ты выбрал именно эту, – спасаясь от ветра, Мельников под горло застегнул «молнию» зеленой куртки. – У тебя ещё не кончились старые неприятности, по этому городу, по этим мостовым разгуливает убийца твоей бывшей жены, а ты уже ищешь новые неприятности.
– Я ничего не ищу. Просто встретил женщину, которая мне нравится, хорошую женщину. Ну, кто виноват, что до меня её встретил мой спонсор Некрасов?
– Решай сам, – Мельников протягивая руку.
– Подожди. Открой мне ту дверцу, не могу разговаривать здесь, весь рот песком забит, – он сплюнул, обошел машину сзади и забрался на сиденье рядом с водителем. – У меня просьба. Слушай, Егор, мне нужна пушка. На случай самообороны. У тебя ТТ есть?