Суд Линча - Страница 89

Мельников взял с журнального столика альбом с репродукциями музея «Метрополитен», перелистав несколько страниц, задержал взгляд на картине, изображавшей негра, терпящего бедствие на плоту среди бушующего океана. Глаза негра, вылезшие от страха из орбит, молили о помощи. Но спасения чернокожему мореплавателю ждать было неоткуда. Мельников пожалел негра и захлопнул альбом. Встав на ноги, он снова принялся расхаживать по просторному кабинету, заложив руки за спину.

Минут через десять он перебрался в гостиную, самую большую комнату в доме, и стал мерить её шагами, стараясь сосредоточиться. В углу гостиной, возле окна, помещалась винтовая лестница, ведущая на второй этаж. У торцевой стены сверкал изразцами большой декоративный камин, стилизованный под старину.

Устав от бесцельного хождения, Мельников сел на диван и начал разглядывать фотографии на каминной полке, в золоченых рамках. Похожий камин, большой, с медной решеткой, отделанный изразцами, Мельников уже где-то видел. Точно, на даче покойной Ледневой. И фотографии на каминной полке стояли, тоже под стеклом. Мельников встал с дивана, подошел к камину, стал внимательно рассматривать карточки. Взрослая дочь банкира Горшкова в обществе какого-то молодого человека пьет коктейль из высокого стакана. На заднем плане синеет полоска моря. На Вере бежевые шорты и синяя майка с коротким рукавом, девушка улыбается. Молодой человек в белых брюках и тенниске тоже сжимает в руке высокий стакан. Весь вид молодого человека говорит о том, что он глубоко несчастлив и не испытывает никаких надежд на взаимность сидящей напротив девушки.

На другой карточке Горшков обнял Зою Леонидовну за плечи. Супруги стоят возле входа то ли в отель, то ли в магазин. Реклама на втором плане говорила о том, что снимок сделан за границей. Жена Горшкова, видимо, только что сделавшая немало удачных приобретений, улыбалась счастливой улыбкой. На другой карточке Горшков запечатлен в одиночестве. На этот раз, положив руки на массивный парапет, он с видом искушенного оценщика рассматривает панораму Нью-Йорка со смотровой площадки Эмпайр Стейт Билдинга. Солнце высвечивает далекую городскую перспективу, но, кажется, Горшкову не по вкусу эта урбанизированная красота. Он выпятил вперед нижнюю губу и прищурился.

Мельников, рассмотрев все фотографии по порядку, отошел от камина, побродил по комнате и снова пристроился в углу дивана. А что запечатлели те снимки, которые он видел на ледневской даче? Елена Викторовна вместе с сыном Юрой стоят в полный рост, взялись за руки, на заднем плане, кажется, сарай. Нет, на заднем плане дощатая кабинка душа с окрашенной темной краской бочкой на крыше. Леднев копается на грядках на фоне старого душа. А другой снимок? На нем один Юрка, ему на снимке лет пятнадцать, он сидит под солнцем на табурете и улыбается. Мельников похвалил себя за хорошую память. А что на заднем плане того снимка? Этого Мельников никак не мог вспомнить, сколько ни старался. Была и ещё какая-то карточка…

Сейчас Мельникову показалось, что очень важно вспомнить эту последнюю карточку. Он, потирая лоб ладонью, напряг память, но вспомнить ничего так и не смог. Эти карточки, отнюдь не лучшие, не самые удачные, любительские черно-белые, место которым на задних страницах семейного альбома, стояли в самой большой комнате дома, на самом заметном месте. Они явно не украшали интерьер гостиной и, тем не менее, стояли на самом почетном месте. Почему? Добросовестному, внимательному сыщику следовало задуматься над этим вопросом ещё тогда, во время поездки на дачу вместе с Ледневым, – упрекнул себя Мельников. Задуматься и задать Ледневу несколько вопросов.

Разозлившись на свою беспамятность, Мельников потер шею. За этим занятием его застала домработница Дуся. Она, стоя за спиной Мельникова, долго и внимательно наблюдала за его манипуляциями.

– Ну что, горох-то тебе наливать? – спросила она, дождавшись, когда Мельников закончил растирание шеи.

Мельников обернулся на её голос и несколько секунд помолчал, стараясь сообразить, о чем, собственно, его спрашивают.

– Давай наливай.

Кулинария – слабая сторона Дуси, готовившей невкусно и неряшливо. Правда, её блюда всегда оказывались очень сытными. Мельников плохо понимал, почему Дусю до сих пор держат на этом месте. Может, потому что Горшков, вечно погруженный в свои дела, ел все без разбора, все, что поставят перед ним, кажется, не придавая никакого значения вкусовым качествам пищи. А Зоя Леонидовна, дома питавшаяся готовыми деликатесами из магазина, никогда не прикасавшаяся к Дусиной стряпне, следила лишь затем, чтобы домработница время от времени убиралась в квартире.

Мельников подумал, что вот пришла Дуся и не дала ему додумать важную мысль, а ведь он, кажется, вспомнил то, что хотел вспомнить. Мельников встал с дивана и отправился на кухню. Дуся поставила на стол перед Мельниковым клубящуюся паром тарелку горохового супа, подвинула ближе к нему плетеную корзиночку с толсто нарезанными ломтями хлеба. Мельников проглотил несколько ложек пюреобразного густого супа с плавающими в нем кусочками сала и подумал, что гороховый суп у Дуси всегда получается.

– Картошку жареную с колбасой хочешь? – подойдя к плите, Дуся сняла крышку со сковородки, – Александр Анатольевич ни крошки с утра не съел, – Дуся вздохнула. – Спешил куда-то. Шофер чуть свет за ним приехал и дудит снизу, сюда ему лень подняться.

– Суп вкусный был, – Мельников отодвинул пустую тарелку.

Дуся поставила на стол тарелку с картошкой и мелко нарезанной колбасой. Мельников подумал, что сейчас ест на обед завтрак банкира Горшкова. Он взял с блюдечка помидор, порезал его на ломтики и обильно посолил. Дуся налила Мельникову яблочного компота, помыла тарелку и вытерла руки о фартук. Она села напротив Мельникова и, поставив локти на стол, стала смотреть, как он расправляется с картошкой и колбасой. Дусе нравилось, когда мужчины едят много и с аппетитом. Мельников в три глотка выпил стакан компота и попросил налить еще.